Сталин напивался, а Жданов обжирался?

Как отличить, что в истории Великой Отечественной войны правда, а что миф

Все войны овеяны мифами, но в случае с Великой Отечественной войной некоторые из них давно стали аксиомами и перекочевали в школьные учебники. Другие же не до конца проверенные факты используются в политических целях. Отделить правду от вымысла не всегда под силу даже историкам.

Одно из череды обвинений в адрес Сталина, как плохого военачальника, звучит так: вождю доложили о дате начала немецкого наступления, но он не прислушался к данным разведки и, вопреки здравому смыслу, ничего не стал предпринимать. Когда же немцы ранним утром 22 июня 1941 года напали, Сталин был в такой растерянности, что первые дни провел у себя на даче, накачиваясь от отчаяния вином. Что из этого правда? Рихард Зорге действительно присылал донесение о том, что немцы планируют наступление на 22 июня. Разведчик слал радиограммы из Токио, где получал информацию из высокопоставленных немецких и японских источников. Точную дату войны он называл неодно­кратно, в последний раз — 20 июня, за два дня до вторжения. Сталин отозвался об этих донесениях жестко: «Паникер!» Еще жестче высказался о сигналах других советских разведчиков, которые ему положил на стол нарком госбезопасности Меркулов. Эти предупреждения о скором фашистском нападении не так давно были рассекречены и хранятся в архивах вместе с неласковой сталинской резолюцией: «Не послать ли ваш источник к ... матери?!» То есть миф все-таки оказался правдой. Но лишь отчасти. Не все знают контекст истории с донесениями: самые разные «точные» даты нападения сообщались в Москву на протяжении всей весны 1941 года. Тот же Зорге говорил, что оно планируется только после победы над Англией. Кстати, руководство в Москве серьезно опасалось дезинформации от британцев, которые надеялись спровоцировать советское правительство на активные действия и таким образом «отвлечь» гитлеровцев от себя. Поэтому каждое донесение о грядущем нападении немцев рассматривалось со скепсисом и после стольких «ложных» тревог Сталин не был склонен слушать своих информаторов.

Согласно легенде, впервые озвученной Хрущёвым, Сталин был в таком шоке от «внезапного» нападения немцев, что удалился на дачу, где беспробудно пил неделю. На самом же деле в архивах есть тетради, в которых кремлевский секретарь фиксировал все посещения кабинета вождя — по минутам. Из этих записей следует, что о начале бомбардировок Сталину сообщили на дачу в 3:15 утра 22 июня. В 5 утра он был в Кремле, где до 16 часов принял 29 посетителей — Берию, Жукова, Молотова, Мехлиса и других. Такую же кипучую деятельность Сталин развивал и в последующие дни. Самообла­дание изменило ему лишь 28 июня, после захвата немцами Минска. Вот тут у вождя сдали нервы, и он действительно уехал на Ближнюю дачу, где находился 29 и 30 июня и сказал свою знаменитую фразу: «Ленин оставил нам такую страну, а мы ее про...ли!» Но уже 30 июня к Сталину на дачу приехали члены Политбюро и был организован Государственный комитет обороны.

Блокада Ленинграда овеяна мифами. Вплоть до того, что Сталин специально обрек город на голодное существование, чтобы «наказать» излишне самостоятельные ленинградские власти. Споры о том, не были ли тысячи голодных смертей напрасными и не правильнее ли было бы сдать город врагу, ценой капитуляции спасти жизни ленинградцев, ведутся до сих пор. Впрочем, директива Гитлера № 1601 от 22 сентября 1941 года «Будущее города Петербурга» развеивает сомнения о выгодной сдаче города: «Фюрер принял решение стереть город Ленинград с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса... Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться».

Еще один миф, о котором стали часто упоминать в перестройку, — о пиршествах Андрея Жданова, первого секретаря Ленинградского обкома. Говорят, что он не просто не голодал, а обжирался деликатесами чуть ли не напоказ. История об этом появилась в печати благодаря воспоминаниям одного из блокадников (имя не указывается): «Был у Жда­нова по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода. Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные буше». Картины обжорства Жданова дополнялись все новыми деталями — зимой 1941–42 годов личный шофер Васильев возил шефу в Смольный горячие блины. При этом неясно, зачем Жданову нужны были блины из дома, если во флигеле Смоль­ного жил его личный повар, Нико­лай Щенников. Этой же зимой Жданову якобы из Партизанского края (ныне — Новгородская и Псковская области) возили самолетами персики. Абсурдность зимних «псковских» персиков сторонников мифа не остановила. Оставшиеся свидетели еще в конце 80‑х годов рассказывали, что в Смольном, конечно, не голодали, но деликатесов у властей города на столах не было. Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета фронта, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал ее и установил жестко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета. Гречневая каша, кислые щи — вот и все «деликатесы», о которых рассказала официантка. Оператор-связист вспоминал тарелки с бутербродами во время празднования 7 ноября. За Жданова вступился даже Серго Берия — сын Лаврентия Берии. В своих воспоминаниях он писал, что при всей его антипатии к Жданову деликатесов на его столе не могло быть: «Что скрывать, армейский паек — не блокадная пайка. Но паек. Не больше. А вот эти экзотические фрукты, благородные вина на белоснежных скатертях — выдумка чистой воды. И не следует, видимо, Жданову приписывать лишние грехи — своих у него было предостаточно».

Одна из легенд гласит: Хрущёв на ХХ съезде партии разоблачил культ личности Сталина не только из принципиальных соображений, но и из-за личной ненависти к умершему вождю. Все дело в его сыне — старшем лейтенанте Леониде Хрущёве.

Молодой человек во время войны был летчиком, и 11 марта 1943 года во время воздушного боя неподалеку от Козельска в Калужской области пропал без вести. Никто не видел ни падения самолета, ни его возгорания.

Позже, уже после войны, поползли слухи, что Леонид Хрущёв не погиб, а сдался в плен. После чего его обменяли, но за предательство Родины было принято решение применить высшую меру наказания и расстрелять. Якобы Никита Сергеевич пришел в кабинет Сталина — попросить о помиловании сына. Но тот заявил: «Ничем не могу помочь». Хрущёв упал на колени, потеряв самообладание, умолял: «Прошу, не расстреливайте!» Но ничего не помогло, и с тех пор якобы Хрущёв люто ненавидел Сталина.

Об этом после ХХ съезда партии неизвестный поэт, явно не желавший верить в разоблачение великого вождя, написал стихотворение, которое быстро ушло в народ: «Мы не поверили ему! Промчалась мимо слов лавина, и недоверию тому была — и не одна причина. Шептались — в плен его сынок в разгар войны без боя сдался. Высокий преступив порог, Хрущёв спасти его пытался. А Сталин желтизною глаз сверкнул и тронул кончик уса: “Я своего орла не спас, а ты пришел просить за труса!”».

Впрочем, ни советские, ни германские архивы не содержат упоминаний о такой уникальной операции, как обмен пленными. Нет никаких данных о расстреле Леонида Хрущёва, отсутствует и информация о его попадании в плен, хотя персона сына такого высокопоставленного человека должна была привлечь немцев.

Поиски сбитого самолета и летчика, в том числе с помощью партизан, ни к чему не привели. С очень большой вероятностью Леонид Хрущёв все-таки храбро пал в бою, а последующие домыслы относительно его плена, расстрела и унижения Никиты Хрущёва перед Сталиным — просто выдумки.

Автор текста: Любовь Румянцева

Дней — не 900, панфиловцев — не 28

900‑дневная блокада на самом деле продолжалась 871 день — с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Но цифра 900, как более круглая и красивая, навсегда вошла во все учебники и в народное сознание.

Подвиг 28 панфиловцев, по легенде, остановивших продвижение немецких танков в ноябре 1941 года на Волоколамском направлении у разъезда Дубосеково, был, возможно, совершен несколькими сотнями солдат (только погибших было более ста). В реалистичности подвига усомнилась еще военная прокуратура в 1947 году, расследовавшая подробности легендарного события. Не сохранилось и информации с немецкой стороны об уничтожении танков, хотя такие серьезные потери должны были попасть в полковые донесения.